"Я на Земле был брошен в яркий бал, и в диком танце масок и обличий забыл любовь и дружбу потерял..."
Третий цвет, цвет Леона - Белый. Поехали?
жмякНас было трое: я, мама и папа. Всю жизнь я мечтал иметь братика или сестрёнку, но мои родители были заняты. Даже на «это» у них не хватало времени. У меня был только Маелз. Он жил с отцом и бабушкой, и они были частыми гостями в нашем доме, а сам Маелз со временем стал мне сродни брату.
Я смотрел новости по телевизору и, слыша каждый раз об очередном ЧП, в душе сожалел людям, хрустя чипсами.
С утра я просыпался от тихого нежного маминого голоса. Умывался и выходил на кухню, каждый раз выслушивая замечание от мамы о неподобающем внешнем виде за столом. Здоровался с отцом, вечно скрывающимся за огромной развёрнутой газетой и, в зависимости от новостей, вычитанных им в этой самой газете, выслушивал замечания или похвалы. Раз в неделю мои родители осведомлялись о моих успехах в школе, а раз в месяц отец говорил мне, что я расту и мужаю. Это было смешно, но я любил свою семью.
Когда мне исполнилось тринадцать, родители подарили мне самый крутой на тот момент телефон. Маелз познакомил с Дэни и ещё несколькими ребятами. Да уж – хорошо подарочек. Но об этом позже…
На дворе стояла осень. Город окунулся в серость и угрюмость.
- Ты сегодня идёшь к Маелзу?- выглянула с кухни мама.
- Конечно. Только новости досмотрю,- отец поднял на меня взгляд и одобрительно улыбнулся.
- Возьми пирог, когда пойдёшь. Он в коридоре в белом пакете.
- Хорошо.
Через полчаса я надел куртку, поцеловал маму в щёку и вышел на улицу. Маелз жил через несколько домов от меня, так что далеко топать не пришлось.
Маелз играл на фортепиано и превосходно знал русский, благодаря бабушке. Пожилая, но строгая и педантичная, она воспитывала его и ходила на школьные собрания, а отец зарабатывал на все её прихоти. Его родители развелись, когда ему было семь, и в момент, когда Маелз позволил себе заплакать, его впервые ударили по лицу.
- Она была плохой матерью и женой. Она променяла тебя и твоего отца на свободу,- тётя Сталина потёрла правую руку и поправила кольца, посмотрев на парня так, будто он был виноват во всём.
Сталина Эдуардовна открыла дверь и пропустила меня внутрь.
- Здравствуй, Леонардо,- полным именем меня звал только отец, когда был чем-то недоволен, и тётя Сталина. – Ты не замёрз в такой курточке?
- Нисколько,- улыбнулся я, демонстрируя ямочки на щеках и румянец на них же.
- Проходи. Маелз у себя.
Я постучал к нему и приоткрыл дверь. Мой друг сидел у фортепиано, положив руки на колени и, видимо, о чём-то задумавшись, так как на мой стук он не отреагировал.
- Пррривет,- налетел я на него сзади, и он вздрогнул от неожиданности.
- Напугал,- улыбнулся Маелз и тут же посерьёзнел. – Мне нужно доиграть сонет, иначе бабушка меня накажет.
- Конечно,- я оживился. – А можно мне послушать?
Маелз, смутившись, кивнул и начал играть. Его взгляд, серьёзный и сосредоточенный, был направлен в ноты, руки бегали по клавишам, быстро и безошибочно. Сейчас ему было больше, чем тринадцать, гораздо больше. Я на носочках, чтобы ни в коем случае не помешать, отошёл на пару метров и сел на ковёр, слушая своего личного виртуоза. Это было… потрясающе. Это было… божественно. Это было… гениально. Я не мог подобрать точного эпитета, такой прекрасной казалась мне музыка. Каждый раз, когда Маелз играл, я погружался во что-то неосязаемое: сон, фантазия, обморок… Но, как мне показалось, такую игру я слышал впервые.
Он сыграл последние ноты, впервые за последние минуты моргнул, и дверь его комнаты распахнулась.
- Ты сделал, что я тебе говорила?
- Да, бабушка.
- Играй ещё, чтобы я слышала.
Я напрягся, сердце моё взволнованно ликовало – я услышу его игру снова.
Лицо Маелза изменилось. Он погрустнел и положил пальцы на клавиши. Я снова закрыл глаза, погружаясь в наслаждение, поэтому не сразу заметил, как Маелз осёкся.
- Простите, бабушка,- тихо-тихо произнёс он.
- Играй. И не посмей ошибаться снова.
Мне стало немножко не по себе от этого тона. Такие люди, как тётя Сталина, вызывали во мне противоречивые чувства. Маелз возобновил игру, но не прошло и полминуты, как он снова ошибся.
- Маелз, ты же только что так превосходно мне играл,- забеспокоился я.
- Замолчи, Леонардо,- всё тем же сухим спокойным тоном одёрнула меня тётя Сталина. Она, чуть помедлив, сняла кухонное полотенце с плеча и с размаху ударила Маелза по щеке. Он только опустил голову и закрыл глаза. Я хотел вмешаться, я не понимал такого отношения. Вот, то ли дело в моей семье… Все любят меня таким, какой я есть.
- Ты не можешь сыграть элементарного,- продолжала увещевать женщина. – Затем твой отец столько работал, затем я столько времени провела, обучая тебя, чтобы ты, в конце концов, выдавал мне ЭТО… гуммозное подобие музыки.
- Простите, бабушка.
- Да что мне твоё «простите», бездарный? Ты огорчил меня, Маелз. Но ты не виноват, твоя мать несёт большее бремя,- Сталина Эдуардовна вздёрнула голову и, поджав губы, вышла из комнаты.
- Ты как?- спросил я у поникшего вконец Маелза.
- В порядке. Это не в первый раз.
Я не нашёл ничего лучше, кроме как обнять его со спины.
- А я..,- начал я, но осёкся. – Ой, я пирог дома забыл. Сейчас приду, Маелз, сбегаю за ним домой. Ты пальчики оближешь – такой он вкусный.
- только поскорей.
- Я мигом,- заулыбался я и выбежал из комнаты. – Сталина Эдуардовна, я сейчас приду!
Домой я шёл быстрым шагом. Уже поворачивая к своему дому, я увидел машину скорой помощи. На улице было около шести вечера, не совсем светло, но и не темно. Народ столпился у моего подъезда, прохожие косились на меня, и мне стало очень страшно.
Дрожа с головы до ног, я вошёл в подъезд, примечаю полицейскую машину чуть левее палисадника, как можно медленнее поднялся на второй этаж и замер. Дверь в мою квартиру была распахнута, на пороге стоял мужчина в перчатках, полицейский и наш сосед – частый гость – Гордон. Увидев меня, он не спеша спустился ко мне полпролета и вздохнул.
- Что случилось?
- Леон… Твоих родителей больше нет.
Во мне что-то переломилось, хотя смысла слов я до конца так и не понял.
- Как?- совершенно спокойно спросил я, а секунду спустя рванул в квартиру.
- Малой, стой! Стой, кому говорят, туда нельзя,- я не успел далеко добежать, меня схватили за локоть, но увиденное меня преследовало в кошмарах ещё долгие годы.
Моя мама лежала в коридоре, накрытая какой-то тканью, из-под которой была высунута правая рука по локоть, имевшая неприятный оттенок, вокруг растеклась лужа крови. Впервые я видел столько крови. Белый пакет с пирогом всё ещё лежал на тумбочке в прихожей. Ужас завладел мной и, даже будь нужда что-то говорить или делать, я не смог бы.
- Долго ещё стоять собираетесь, ослы? Уберите мальчишку оттуда. Живо! Леон, есть, где переночевать?- спросил Гордон, в три шага оказавшись возле меня, вырывая мою руку и уводя прочь.
Словно слыша его слова, в моём кармане заиграла дурацкая мелодия сотового.
- Да?- я не слышал свой собственный голос.
- Леон, ну где пирог-то?- жизнерадостно воскликнул Маелз, и в этот меня будто прорвало. Слёзы подступили горло, которое тут же сдавило спазмом, в носу засвербело.
- Маелз… Я! Они… Их нет,- рыдания было уже не остановить, потому трубку вырвал Гордон.
Я не знаю, что он говорил, сколько и кому, мой мир в минуты рухнул…
-Леон, слушай,- он прикоснулся к моему плечу, но я не среагировал. – Услышь же меня, в конце концов! Думаешь, у меня нет других дел, кроме как с тобой цацкаться? Слушай меня: сейчас я отведу тебя к твоему другу, а утром заберу. Всё будет хорошо, я попробую устроить так, что ты будешь жить со мной, твои родители когда-то мне помогли, когда ты пешком под стол ходил, я у них в долгу. Пришло время возвращать этот долг. Всё уладится. Пойдём.
Гордон взял мою ладонь и, крикнув что-то следователям, повёл меня к Маелзу.
По дороге он увещевал, что время лечит, что всё забудется, даже это, даже что он меня понимает…
- Не понимаешь, Гордон!- в перерывах между рыданиями проблеял я.
- Малыш, моих родителей когда-то убрали за наркоту.
От удивления я особенно громко всхлипнул, поднимая краснющие глаза, и парень рассмеялся.
- Как видишь – всё переживается. Тебе будет тяжело, не спорю, но...,- он замолчал.
- А можно мне остаться с тобой?- вышло как-то уж совсем жалко.
- Я не знаю, малыш. Мне всего девятнадцать – я учусь и работаю. Но, Леон, я действительно постараюсь что-нибудь сделать.
Я не выдержал и снова зарыдал. Гордон на этот раз не стал меня останавливать.
- Простите,- кивнул он Сталине Эдуардовне, открывшей дверь. – Я не знаю вашего имени. Позаботьтесь, пожалуйста, о Леоне.
- Конечно. Вам не стоит беспокоиться.
Вспоминая сейчас тот момент, обращая внимание на детали, до которых тогда мне не было дела, я не устаю поражаться. Эта женщина даже на смертном одре не сможет улыбнуться по-человечески тепло, любя.
Я плакал практически всю ночь, и все эти бесконечные минуты Маелз был рядом, гладя по голове, вытирая мне слёзы, подавая воду и выслушивая весь тот поток излитой души, что я нёс.
Ближе к утру я устал, глаза закрывались, и я уснул, не отпуская руки Маелза.
Днём меня забрал Гордон и повёл в город, где мне пришлось давать показания. Говорить, подтверждать, опровергать, доказывать… На самом деле, правда была только одна: я хотел остаться с Гордоном. И только ради этого я парился больше четырёх часов, находясь в обществе не совсем приятных мне людей.
Органы опеки разрешили оставаться с Гордоном в Далласе на правах, в которые вникнуть я не сумел – мозгов мало было.
Я ещё долго срывался на плач, натыкаясь на остатки воспоминаний, которых в моей жизни была просто уйма.
Без Гордона и Маелза я бы просто не выбрался из этого…
Так, незаметно, я стал готовить по утрам сонному Гордону кофе, показывать дневник и хвалиться всякими достижениями. Это стало обыденностью.
- Гордон,- обратился я однажды вечером к нему, когда он сидел в кресле и смотрел какое-то глупое шоу по ТВ, закусив ноготь большого пальца. Это была не самая странная его привычка.
- Чего?
- Что случилось с моим отцом?
- В него всадили две пули…
- Но разве он не один был?
- Один,- понял меня парень. – Сначала, считали, что грабителей двое, но отпечатки показывают обратное,- он оставил палец в покое и перевёл взгляд на меня.
- Ясно.
- Переживаешь?
- Время лечит,- улыбнулся я и устроился на ковре у кресла. – Щёлкни новости.
С того времени я стал чаще появляться на улице, научился думать о чём-то, кроме ИХ смерти, больше улыбался.
Маелз снова отвёл меня к Дэни, и с первого взгляда я понял, что с этим человеком не смогу ужиться. Никогда. Дэни Март, наглый, грубый, беспринципный, безбожный мальчик с крестиком на шее, презирающий всё и всех. До сих пор я так и не понял, что могло свести их с Маелзом.
Втроём мы начали зависать на улицах. Вечно усмехавшийся Дэни, молчаливый я и спокойный Маелз.
Мы сидели на бочках и слушали тихий, проникновенный рассказ черноволосого мальчика. «У нас что тут, кружок психологической поддержки что ли?» подумал я, стараясь скрыть зевок. Мне, безусловно, жаль мальчишку, но тут досталось всем от жизни.
- Если ты надеялся растрогать нас этим, то у тебя почти получилось. Жаль заплакать у меня не получится – поссал недавно,- выдал Дэни, закуривая, и я впервые в жизни так зло усмехнулся.
История с группой – очередная жизненная глупость четырёх, по истине, дураков.
Страшнее всего были последствия. Я потерял возможность находиться рядом с Маелзом, и эта было для меня проблемой. Я не уследил, когда его окружили те сволочи, и не смог помочь. Да, чёрт возьми, я винил себя в том, что не лежу сейчас на соседней койке, посасывая пюре через трубочку! Стоило увидеть взгляд Сталины Эдуардовны, чтобы понять, кого она винит в случившемся.
- Привет, Маелз,- наконец, он взял трубку после восьмого гудка.
- Леон?
- Неужели так удивлён?
- Нет. Рад тебя слышать.
- Как ты?
- Лучше, чем могло бы быть.
- Выздоравливай быстрее.
«Пожалуйста!»
Мы сыграли второй раз… Когда Рей расплакался из-за гитары, я только злился. Слышишь, пацан, - это всего лишь гитара, а у меня друг в больнице, ау – не плачу.
- Это же всего лишь гитара,- вопреки резкости мыслей, робко сказал я.
То, как Дэни посмотрел на меня, дало мне понять, кто тут лишний. Непривычно…
Кстати, к разговору о привычках. Через полгода жизни с Гордоном, я стал подмечать всё: его вкусовые пристрастия, поведенческие странности, предпочтения в фильмах и музыке.
Практически каждую ночь во сне Гордон открывал ящик в кровати и клал туда руку – сам не знал, зачем. Он чесал переносицу, когда не знал, что сказать, и начинал язвить, когда врал. Ни одно утра не проходило без того, чтобы он не потрепал меня по голове, отпивая приготовленный мною кофе. Он прекрасно слышал, что я говорю ему, но всё равно каждый раз переспрашивал. А это его дурацкое «в смысле» сидело у меня в печёнке.
- Гордон, сходи за хлебом.
- В смысле?
- Что в смысле?
Тишина. Опять он смотрит какое-то своё дебильное ток-шоу.
- Что ты смотришь опять?
- Ничего.
- Да я вижу, что это за бред.
- Подрастёшь – поймёшь.
- Что ты меня вечно носом в возраст тычешь?!
- В смысле?
- Гордон! Ты достал, чёрт побери! Хорошо, будь по-твоему, я теперь тоже буду отвечать одним словом на все твои предложения.
- Малыш, ты чего взвинтился?
- Арбуз?- возмущённо воскликнул я первое, что пришло в голову, и Гордон рассмеялся, усаживая меня рядом с собой.
Короче говоря, к пятнадцати годам, я был влюблён в него по уши. Я не мог взять в толк, как такое произошло, и не путаю ли я ничего, но всё указывало на чувство гораздо сильнее привязанности и симпатии…
Я ушёл из школы пораньше, добежал до дома, чтобы поскорее увидеть Гордона. Я зашёл домой, бросил портфель и сразу направился к парню в комнату. Жаль, что я не удосужился присмотреться в прихожей: может, тогда бы увидел чужую пару обуви и пальто. Не спеша, я распахнул дверь. Два тела на кровати были так увлечены, что даже не заметили меня.
Взрослый, короткостриженный брюнет лежал на спине, а сверху на его бёдрах сидел Гордон, которого парень самозабвенно ласкал. Одна его ладонь гуляла по спине МОЕГО Гордона, а вторая расстёгивала ремень на его штанах. Я отступил на шаг назад и, за неимением глаз на заднице, свалился на пол, споткнувшись о какой-то пакет.
- Леон?- выбежал на шум Гордон, так и не застегнув штаны. Встретившись с моим виноватым взглядом, нахмурился. – Ты всё видел?
Я сдавленно кивнул и, неуклюже поднявшись, ушёл из дома, бросив напоследок несколько слов.
Спустившись пару ступенек, я сел на лестницу, молясь о том, чтобы Гордон не вышел следом. Моё сердце колотилось, как бешеное, а щёки горели.
Жутко смущённый из-за происшедшего, я позвонил Маелзу и позвал его гулять. Но даже в его компании я не смог отвлечься от своих мыслей. Друг рассказывал о чём-то, и я рассеянно кивал, совершенно не улавливая суть разговора, а сам думал: «Продолжат ли они? Когда лучше вернуться, возвращаться ли вообще?»
- А вот и наш гоп-дуэт,- фыркнул Маелз, указывая кивком на приближающихся Дэни и Рея.
Дэни, усмехнувшись, закурил, а Рей, потянувшись, пожал нам руки.
- Есть идея,- Дэни зевнул и ткнул пальцем куда-то мне за спину. – Никто не против музыки?
Маелз вздрогнул и опустил глаза.
- Соизвольте взглянуть,- я обернулся и наткнулся глазами на музыкальный магазин.
- Ты думаешь о том же, о чём и я?- подал голос Рей, заглядывая в глаза Дэни.
- Ты абсолютно прав, детка.
- Я пас,- Маелз так и не поднял головы.
- Я тоже,- мне совсем не нравилась эта идея.
- Вот и выяснилось у кого душонка, как сопля, слабая,- я скрипнул зубами.
Дэни докурил, и они ушли.
Маелз молчал, он всегда переживал, что не похож на них. Как глупо. Мы сидели на бетонных плитах около десяти минут, когда Дэни выбежал из магазина, громко смеясь, а следом и Рей. За ними бежал какой-то полный дядька, очень быстро, я скажу, для своей фигуры. Рей держал в руках стопку дисков и пытался показать продавцу язык на бегу. Когда Дэни прыгнул к нам на плиту, я не заметил.
- Вот, мы принесли, что вы хотели, как договаривались,- Рей кинул нам с Маелзом диски и убежал, а через минуту нас схватил за шиворот этот жирдяй.
Меня и Маелза забрали в участок, доигрались. Я чувствовал, как дрожит Маелз и как часто он дышит. Из участка уже позвонили Сталине Эдуардовне, и теперь парня ожидала кара. Гордону тоже позвонили, и мне было стыдно смотреть ему в глаза. То, что мы не виноваты, никто даже не хотел слушать. И когда по дороге домой Гордон читал мне лекцию, я сорвался.
- За что ты сейчас меня отчитываешь? За то, что не знаешь правды? За то, что меня подставили два придурка? Будто ты сам идеален! Прости, я хотел предупредить в участке, чтобы тебе не мешали, но меня там слушать не хотели, и тут не хотят! Пошёл ты к чёрту, Гордон, я ничем тебе не обязан!
- Да. Ты прав. Ты… не обязан мне. Совсем ничем. Если бы я знал год назад, что ты скажешь мне такое сегодня. Ты, весь заплаканный и потерянный стоял там, на лестнице… А, к чёрту тебя. Иди домой, Леон. Я не приду сегодня.
жмякНас было трое: я, мама и папа. Всю жизнь я мечтал иметь братика или сестрёнку, но мои родители были заняты. Даже на «это» у них не хватало времени. У меня был только Маелз. Он жил с отцом и бабушкой, и они были частыми гостями в нашем доме, а сам Маелз со временем стал мне сродни брату.
Я смотрел новости по телевизору и, слыша каждый раз об очередном ЧП, в душе сожалел людям, хрустя чипсами.
С утра я просыпался от тихого нежного маминого голоса. Умывался и выходил на кухню, каждый раз выслушивая замечание от мамы о неподобающем внешнем виде за столом. Здоровался с отцом, вечно скрывающимся за огромной развёрнутой газетой и, в зависимости от новостей, вычитанных им в этой самой газете, выслушивал замечания или похвалы. Раз в неделю мои родители осведомлялись о моих успехах в школе, а раз в месяц отец говорил мне, что я расту и мужаю. Это было смешно, но я любил свою семью.
Когда мне исполнилось тринадцать, родители подарили мне самый крутой на тот момент телефон. Маелз познакомил с Дэни и ещё несколькими ребятами. Да уж – хорошо подарочек. Но об этом позже…
На дворе стояла осень. Город окунулся в серость и угрюмость.
- Ты сегодня идёшь к Маелзу?- выглянула с кухни мама.
- Конечно. Только новости досмотрю,- отец поднял на меня взгляд и одобрительно улыбнулся.
- Возьми пирог, когда пойдёшь. Он в коридоре в белом пакете.
- Хорошо.
Через полчаса я надел куртку, поцеловал маму в щёку и вышел на улицу. Маелз жил через несколько домов от меня, так что далеко топать не пришлось.
Маелз играл на фортепиано и превосходно знал русский, благодаря бабушке. Пожилая, но строгая и педантичная, она воспитывала его и ходила на школьные собрания, а отец зарабатывал на все её прихоти. Его родители развелись, когда ему было семь, и в момент, когда Маелз позволил себе заплакать, его впервые ударили по лицу.
- Она была плохой матерью и женой. Она променяла тебя и твоего отца на свободу,- тётя Сталина потёрла правую руку и поправила кольца, посмотрев на парня так, будто он был виноват во всём.
Сталина Эдуардовна открыла дверь и пропустила меня внутрь.
- Здравствуй, Леонардо,- полным именем меня звал только отец, когда был чем-то недоволен, и тётя Сталина. – Ты не замёрз в такой курточке?
- Нисколько,- улыбнулся я, демонстрируя ямочки на щеках и румянец на них же.
- Проходи. Маелз у себя.
Я постучал к нему и приоткрыл дверь. Мой друг сидел у фортепиано, положив руки на колени и, видимо, о чём-то задумавшись, так как на мой стук он не отреагировал.
- Пррривет,- налетел я на него сзади, и он вздрогнул от неожиданности.
- Напугал,- улыбнулся Маелз и тут же посерьёзнел. – Мне нужно доиграть сонет, иначе бабушка меня накажет.
- Конечно,- я оживился. – А можно мне послушать?
Маелз, смутившись, кивнул и начал играть. Его взгляд, серьёзный и сосредоточенный, был направлен в ноты, руки бегали по клавишам, быстро и безошибочно. Сейчас ему было больше, чем тринадцать, гораздо больше. Я на носочках, чтобы ни в коем случае не помешать, отошёл на пару метров и сел на ковёр, слушая своего личного виртуоза. Это было… потрясающе. Это было… божественно. Это было… гениально. Я не мог подобрать точного эпитета, такой прекрасной казалась мне музыка. Каждый раз, когда Маелз играл, я погружался во что-то неосязаемое: сон, фантазия, обморок… Но, как мне показалось, такую игру я слышал впервые.
Он сыграл последние ноты, впервые за последние минуты моргнул, и дверь его комнаты распахнулась.
- Ты сделал, что я тебе говорила?
- Да, бабушка.
- Играй ещё, чтобы я слышала.
Я напрягся, сердце моё взволнованно ликовало – я услышу его игру снова.
Лицо Маелза изменилось. Он погрустнел и положил пальцы на клавиши. Я снова закрыл глаза, погружаясь в наслаждение, поэтому не сразу заметил, как Маелз осёкся.
- Простите, бабушка,- тихо-тихо произнёс он.
- Играй. И не посмей ошибаться снова.
Мне стало немножко не по себе от этого тона. Такие люди, как тётя Сталина, вызывали во мне противоречивые чувства. Маелз возобновил игру, но не прошло и полминуты, как он снова ошибся.
- Маелз, ты же только что так превосходно мне играл,- забеспокоился я.
- Замолчи, Леонардо,- всё тем же сухим спокойным тоном одёрнула меня тётя Сталина. Она, чуть помедлив, сняла кухонное полотенце с плеча и с размаху ударила Маелза по щеке. Он только опустил голову и закрыл глаза. Я хотел вмешаться, я не понимал такого отношения. Вот, то ли дело в моей семье… Все любят меня таким, какой я есть.
- Ты не можешь сыграть элементарного,- продолжала увещевать женщина. – Затем твой отец столько работал, затем я столько времени провела, обучая тебя, чтобы ты, в конце концов, выдавал мне ЭТО… гуммозное подобие музыки.
- Простите, бабушка.
- Да что мне твоё «простите», бездарный? Ты огорчил меня, Маелз. Но ты не виноват, твоя мать несёт большее бремя,- Сталина Эдуардовна вздёрнула голову и, поджав губы, вышла из комнаты.
- Ты как?- спросил я у поникшего вконец Маелза.
- В порядке. Это не в первый раз.
Я не нашёл ничего лучше, кроме как обнять его со спины.
- А я..,- начал я, но осёкся. – Ой, я пирог дома забыл. Сейчас приду, Маелз, сбегаю за ним домой. Ты пальчики оближешь – такой он вкусный.
- только поскорей.
- Я мигом,- заулыбался я и выбежал из комнаты. – Сталина Эдуардовна, я сейчас приду!
Домой я шёл быстрым шагом. Уже поворачивая к своему дому, я увидел машину скорой помощи. На улице было около шести вечера, не совсем светло, но и не темно. Народ столпился у моего подъезда, прохожие косились на меня, и мне стало очень страшно.
Дрожа с головы до ног, я вошёл в подъезд, примечаю полицейскую машину чуть левее палисадника, как можно медленнее поднялся на второй этаж и замер. Дверь в мою квартиру была распахнута, на пороге стоял мужчина в перчатках, полицейский и наш сосед – частый гость – Гордон. Увидев меня, он не спеша спустился ко мне полпролета и вздохнул.
- Что случилось?
- Леон… Твоих родителей больше нет.
Во мне что-то переломилось, хотя смысла слов я до конца так и не понял.
- Как?- совершенно спокойно спросил я, а секунду спустя рванул в квартиру.
- Малой, стой! Стой, кому говорят, туда нельзя,- я не успел далеко добежать, меня схватили за локоть, но увиденное меня преследовало в кошмарах ещё долгие годы.
Моя мама лежала в коридоре, накрытая какой-то тканью, из-под которой была высунута правая рука по локоть, имевшая неприятный оттенок, вокруг растеклась лужа крови. Впервые я видел столько крови. Белый пакет с пирогом всё ещё лежал на тумбочке в прихожей. Ужас завладел мной и, даже будь нужда что-то говорить или делать, я не смог бы.
- Долго ещё стоять собираетесь, ослы? Уберите мальчишку оттуда. Живо! Леон, есть, где переночевать?- спросил Гордон, в три шага оказавшись возле меня, вырывая мою руку и уводя прочь.
Словно слыша его слова, в моём кармане заиграла дурацкая мелодия сотового.
- Да?- я не слышал свой собственный голос.
- Леон, ну где пирог-то?- жизнерадостно воскликнул Маелз, и в этот меня будто прорвало. Слёзы подступили горло, которое тут же сдавило спазмом, в носу засвербело.
- Маелз… Я! Они… Их нет,- рыдания было уже не остановить, потому трубку вырвал Гордон.
Я не знаю, что он говорил, сколько и кому, мой мир в минуты рухнул…
-Леон, слушай,- он прикоснулся к моему плечу, но я не среагировал. – Услышь же меня, в конце концов! Думаешь, у меня нет других дел, кроме как с тобой цацкаться? Слушай меня: сейчас я отведу тебя к твоему другу, а утром заберу. Всё будет хорошо, я попробую устроить так, что ты будешь жить со мной, твои родители когда-то мне помогли, когда ты пешком под стол ходил, я у них в долгу. Пришло время возвращать этот долг. Всё уладится. Пойдём.
Гордон взял мою ладонь и, крикнув что-то следователям, повёл меня к Маелзу.
По дороге он увещевал, что время лечит, что всё забудется, даже это, даже что он меня понимает…
- Не понимаешь, Гордон!- в перерывах между рыданиями проблеял я.
- Малыш, моих родителей когда-то убрали за наркоту.
От удивления я особенно громко всхлипнул, поднимая краснющие глаза, и парень рассмеялся.
- Как видишь – всё переживается. Тебе будет тяжело, не спорю, но...,- он замолчал.
- А можно мне остаться с тобой?- вышло как-то уж совсем жалко.
- Я не знаю, малыш. Мне всего девятнадцать – я учусь и работаю. Но, Леон, я действительно постараюсь что-нибудь сделать.
Я не выдержал и снова зарыдал. Гордон на этот раз не стал меня останавливать.
- Простите,- кивнул он Сталине Эдуардовне, открывшей дверь. – Я не знаю вашего имени. Позаботьтесь, пожалуйста, о Леоне.
- Конечно. Вам не стоит беспокоиться.
Вспоминая сейчас тот момент, обращая внимание на детали, до которых тогда мне не было дела, я не устаю поражаться. Эта женщина даже на смертном одре не сможет улыбнуться по-человечески тепло, любя.
Я плакал практически всю ночь, и все эти бесконечные минуты Маелз был рядом, гладя по голове, вытирая мне слёзы, подавая воду и выслушивая весь тот поток излитой души, что я нёс.
Ближе к утру я устал, глаза закрывались, и я уснул, не отпуская руки Маелза.
Днём меня забрал Гордон и повёл в город, где мне пришлось давать показания. Говорить, подтверждать, опровергать, доказывать… На самом деле, правда была только одна: я хотел остаться с Гордоном. И только ради этого я парился больше четырёх часов, находясь в обществе не совсем приятных мне людей.
Органы опеки разрешили оставаться с Гордоном в Далласе на правах, в которые вникнуть я не сумел – мозгов мало было.
Я ещё долго срывался на плач, натыкаясь на остатки воспоминаний, которых в моей жизни была просто уйма.
Без Гордона и Маелза я бы просто не выбрался из этого…
Так, незаметно, я стал готовить по утрам сонному Гордону кофе, показывать дневник и хвалиться всякими достижениями. Это стало обыденностью.
- Гордон,- обратился я однажды вечером к нему, когда он сидел в кресле и смотрел какое-то глупое шоу по ТВ, закусив ноготь большого пальца. Это была не самая странная его привычка.
- Чего?
- Что случилось с моим отцом?
- В него всадили две пули…
- Но разве он не один был?
- Один,- понял меня парень. – Сначала, считали, что грабителей двое, но отпечатки показывают обратное,- он оставил палец в покое и перевёл взгляд на меня.
- Ясно.
- Переживаешь?
- Время лечит,- улыбнулся я и устроился на ковре у кресла. – Щёлкни новости.
С того времени я стал чаще появляться на улице, научился думать о чём-то, кроме ИХ смерти, больше улыбался.
Маелз снова отвёл меня к Дэни, и с первого взгляда я понял, что с этим человеком не смогу ужиться. Никогда. Дэни Март, наглый, грубый, беспринципный, безбожный мальчик с крестиком на шее, презирающий всё и всех. До сих пор я так и не понял, что могло свести их с Маелзом.
Втроём мы начали зависать на улицах. Вечно усмехавшийся Дэни, молчаливый я и спокойный Маелз.
Мы сидели на бочках и слушали тихий, проникновенный рассказ черноволосого мальчика. «У нас что тут, кружок психологической поддержки что ли?» подумал я, стараясь скрыть зевок. Мне, безусловно, жаль мальчишку, но тут досталось всем от жизни.
- Если ты надеялся растрогать нас этим, то у тебя почти получилось. Жаль заплакать у меня не получится – поссал недавно,- выдал Дэни, закуривая, и я впервые в жизни так зло усмехнулся.
История с группой – очередная жизненная глупость четырёх, по истине, дураков.
Страшнее всего были последствия. Я потерял возможность находиться рядом с Маелзом, и эта было для меня проблемой. Я не уследил, когда его окружили те сволочи, и не смог помочь. Да, чёрт возьми, я винил себя в том, что не лежу сейчас на соседней койке, посасывая пюре через трубочку! Стоило увидеть взгляд Сталины Эдуардовны, чтобы понять, кого она винит в случившемся.
- Привет, Маелз,- наконец, он взял трубку после восьмого гудка.
- Леон?
- Неужели так удивлён?
- Нет. Рад тебя слышать.
- Как ты?
- Лучше, чем могло бы быть.
- Выздоравливай быстрее.
«Пожалуйста!»
Мы сыграли второй раз… Когда Рей расплакался из-за гитары, я только злился. Слышишь, пацан, - это всего лишь гитара, а у меня друг в больнице, ау – не плачу.
- Это же всего лишь гитара,- вопреки резкости мыслей, робко сказал я.
То, как Дэни посмотрел на меня, дало мне понять, кто тут лишний. Непривычно…
Кстати, к разговору о привычках. Через полгода жизни с Гордоном, я стал подмечать всё: его вкусовые пристрастия, поведенческие странности, предпочтения в фильмах и музыке.
Практически каждую ночь во сне Гордон открывал ящик в кровати и клал туда руку – сам не знал, зачем. Он чесал переносицу, когда не знал, что сказать, и начинал язвить, когда врал. Ни одно утра не проходило без того, чтобы он не потрепал меня по голове, отпивая приготовленный мною кофе. Он прекрасно слышал, что я говорю ему, но всё равно каждый раз переспрашивал. А это его дурацкое «в смысле» сидело у меня в печёнке.
- Гордон, сходи за хлебом.
- В смысле?
- Что в смысле?
Тишина. Опять он смотрит какое-то своё дебильное ток-шоу.
- Что ты смотришь опять?
- Ничего.
- Да я вижу, что это за бред.
- Подрастёшь – поймёшь.
- Что ты меня вечно носом в возраст тычешь?!
- В смысле?
- Гордон! Ты достал, чёрт побери! Хорошо, будь по-твоему, я теперь тоже буду отвечать одним словом на все твои предложения.
- Малыш, ты чего взвинтился?
- Арбуз?- возмущённо воскликнул я первое, что пришло в голову, и Гордон рассмеялся, усаживая меня рядом с собой.
Короче говоря, к пятнадцати годам, я был влюблён в него по уши. Я не мог взять в толк, как такое произошло, и не путаю ли я ничего, но всё указывало на чувство гораздо сильнее привязанности и симпатии…
Я ушёл из школы пораньше, добежал до дома, чтобы поскорее увидеть Гордона. Я зашёл домой, бросил портфель и сразу направился к парню в комнату. Жаль, что я не удосужился присмотреться в прихожей: может, тогда бы увидел чужую пару обуви и пальто. Не спеша, я распахнул дверь. Два тела на кровати были так увлечены, что даже не заметили меня.
Взрослый, короткостриженный брюнет лежал на спине, а сверху на его бёдрах сидел Гордон, которого парень самозабвенно ласкал. Одна его ладонь гуляла по спине МОЕГО Гордона, а вторая расстёгивала ремень на его штанах. Я отступил на шаг назад и, за неимением глаз на заднице, свалился на пол, споткнувшись о какой-то пакет.
- Леон?- выбежал на шум Гордон, так и не застегнув штаны. Встретившись с моим виноватым взглядом, нахмурился. – Ты всё видел?
Я сдавленно кивнул и, неуклюже поднявшись, ушёл из дома, бросив напоследок несколько слов.
Спустившись пару ступенек, я сел на лестницу, молясь о том, чтобы Гордон не вышел следом. Моё сердце колотилось, как бешеное, а щёки горели.
Жутко смущённый из-за происшедшего, я позвонил Маелзу и позвал его гулять. Но даже в его компании я не смог отвлечься от своих мыслей. Друг рассказывал о чём-то, и я рассеянно кивал, совершенно не улавливая суть разговора, а сам думал: «Продолжат ли они? Когда лучше вернуться, возвращаться ли вообще?»
- А вот и наш гоп-дуэт,- фыркнул Маелз, указывая кивком на приближающихся Дэни и Рея.
Дэни, усмехнувшись, закурил, а Рей, потянувшись, пожал нам руки.
- Есть идея,- Дэни зевнул и ткнул пальцем куда-то мне за спину. – Никто не против музыки?
Маелз вздрогнул и опустил глаза.
- Соизвольте взглянуть,- я обернулся и наткнулся глазами на музыкальный магазин.
- Ты думаешь о том же, о чём и я?- подал голос Рей, заглядывая в глаза Дэни.
- Ты абсолютно прав, детка.
- Я пас,- Маелз так и не поднял головы.
- Я тоже,- мне совсем не нравилась эта идея.
- Вот и выяснилось у кого душонка, как сопля, слабая,- я скрипнул зубами.
Дэни докурил, и они ушли.
Маелз молчал, он всегда переживал, что не похож на них. Как глупо. Мы сидели на бетонных плитах около десяти минут, когда Дэни выбежал из магазина, громко смеясь, а следом и Рей. За ними бежал какой-то полный дядька, очень быстро, я скажу, для своей фигуры. Рей держал в руках стопку дисков и пытался показать продавцу язык на бегу. Когда Дэни прыгнул к нам на плиту, я не заметил.
- Вот, мы принесли, что вы хотели, как договаривались,- Рей кинул нам с Маелзом диски и убежал, а через минуту нас схватил за шиворот этот жирдяй.
Меня и Маелза забрали в участок, доигрались. Я чувствовал, как дрожит Маелз и как часто он дышит. Из участка уже позвонили Сталине Эдуардовне, и теперь парня ожидала кара. Гордону тоже позвонили, и мне было стыдно смотреть ему в глаза. То, что мы не виноваты, никто даже не хотел слушать. И когда по дороге домой Гордон читал мне лекцию, я сорвался.
- За что ты сейчас меня отчитываешь? За то, что не знаешь правды? За то, что меня подставили два придурка? Будто ты сам идеален! Прости, я хотел предупредить в участке, чтобы тебе не мешали, но меня там слушать не хотели, и тут не хотят! Пошёл ты к чёрту, Гордон, я ничем тебе не обязан!
- Да. Ты прав. Ты… не обязан мне. Совсем ничем. Если бы я знал год назад, что ты скажешь мне такое сегодня. Ты, весь заплаканный и потерянный стоял там, на лестнице… А, к чёрту тебя. Иди домой, Леон. Я не приду сегодня.